В созвездии Никаса

– Никас, как отмечать будете? Устроите костюмированный бал или благотворительный аукцион?
– Обойдусь без аукциона, будет небольшой вечер человек на сто.

– Как считаете, почему ваше творчество пользуется таким большим спросом сегодня?
– Как художник я всегда позитивен, никогда не настраиваюсь на злобу, на неприятие, на ненависть. Конечно, я обижаюсь. Но проходит какое-то время, и я внутренне прощаю этого человека и готов с ним дружить, даже если он совершил какой-то неприятный поступок.

– Вас, наверное, упрекают в том, что вы льстите тем людям, которых пишете…
– Наоборот – поздравляют. Говорят: «Мы только однажды видели его таким красивым, и ты нашел это!» Человек не может быть всегда приятным или всегда противным, всегда в слезах или в радости. Один день вы себе нравитесь, другой – нет. Вот у меня вскочил на щеке прыщик, и я недоволен. А вчера – выспавшийся и без прыщей – был хоть куда. Себе-то я вообще никогда не нравлюсь, но в других людях стараюсь находить лучшую человеческую форму, ту, в которой он будет приятен себе и окружающим. Я верю в этого человека, в то, что он может быть красивым. И даю ему этот шанс, дарю его потомкам знание, что их прапрапрадед был замечательным человеком, на которого можно равняться и которым нужно гордиться.

– Некто умный сказал: «Писать картины – это профессия, продавать их – искусство». Как вы считаете, в чем преус­пели больше?
– По мере возможности стараемся и то и другое держать на высоте. Ведь искусство продавать зависит от того, ЧТО продаешь. Если товар хороший, его продавать легко и приятно. Искусство для меня – это и хобби, и профессия, и заработок – все вместе. Художник должен продаваться, это нормально. Если он не продается, значит, он плохой художник.

– А как же поговорка насчет того, что настоящий художник должен быть голоден?
– Эту поговорку придумали плохие художники, которые не в силах поднять со стула мягкое место и сде­лать что-то нужное, полезное. Как-то я выставлялся в Краснодаре, где собралось много народу. Все хотели взять у меня автограф, но среди этой толпы людей можно было наблюдать несколько человек с транспарантами, на которых большими буквами было написано: «Мы против коммерческого искусства!», «Мы против Никаса!», «Художник не должен продавать свои картины!».

– Как вы реагировали?
– Никак. Кто-то готов разрушить дом соседа за то, что тот хорошо живет; сжечь его ферму, потому что там слишком много развелось кур и свиней. Это естественно. Людям свойственно завидовать, ревновать. Они делают это вместо того, чтобы трудиться самим, чтобы сделать что-то еще лучше, чтобы жить еще богаче. Когда человек живет и мыслит масштабами коммунальной квартиры (отравить соседа, чтобы получить его комнату), зависть такого рода для него абсолютно нормальна.

– В 1998 году вас окрестили самым светс­ким художником. Эта светскость, европейс­кость не мешает ли вашей русской душе?
– Я абсолютно русский человек, и, если хотите, патриот. Я люблю свою страну, свою землю, свое прошлое, свое детство, свою историю. Я не желаю жить где-либо, кроме как в России. Я зарабатываю за рубежом и привожу деньги сюда, тратя их на благо себе и людям – на благотворительность.

– А можно уз­нать, кому вы помогаете?
– Я курирую две школы, названные моим именем, – в Дмитровграде и Ульяновске. Дом слепых. Недавно ко мне обратились по поводу защиты животных в Сибири. Только что я отдал картину в Дубай на благотворительный аукцион «Кристи». Все время проводятся какие-то акции, и не только в России. Защита панды, амурского тигра, бездомных животных... Если я чувствую, что это правильно, если вижу, что организаторы не врут, помогаю.

– Вас обманывают?
– Очень часто. Как-то ко мне пришли люди из некоего общества «голодающих Поволжья». Я доверился, дал денег, а в результате оказалось, что это мошенники. На самом деле очень много жуликов, которые зарабатывают на чужой беде. На Западе я часто встречаюсь с русскими эмигрантами, которые отправляют в Россию посылки для детей – жертв Беслана, «Норд-Оста» и других несчастий. В результате по дороге все воруется недобросовестными чиновниками, вот что ужасно. И контролировать это невозможно. Получается, воруют почти все. Идет стройка – воруют. Я бы таких строителей вешал, на колы сажал, как это делали в средние века.

– ???
– Словно бы у них задача такая поставлена – воровать. В медицине тоже страшные вещи происходят. Мой друг Юрий Лонго умер от того, что его мотали всю ночь по больницам, а потом просто отправили в ночь после часа, проведенного в реанимации…

– Вы разочарованы в людях?
– Нет. Как только я разочаруюсь, как только потеряю веру в человека вообще, значит, нечего здесь жить, значит, пора в монастырь. Верить надо! Как только теряешь веру, возникает пустота. Надо верить, надеяться и что-то делать.

– Слышу в вашем голосе усталость…
– Усталость, конечно же, есть. Существуют разные человеческие эмоции. Наряду с подъемом и радостью случается депрессия. Чтобы преодолеть ее, нужно сходить в церковь и помолиться. Иногда очень хочется уехать куда-нибудь на Тибет или уйти в монастырь – на полгода хотя бы, побыть там, подумать о мироздании, о нашей жизни. Все это реально, но дело в том, что нельзя бросить все и уйти на остров где-нибудь в Тихом океане.

– Почему?
– Есть дети, которые учатся, есть братья, которые нуждаются в моей помощи, есть сестра и так далее. Есть ответственность, есть, наконец, ремонт, который необходимо доделать… Когда умер Пикассо, три института пытались распределить его наследство. А Шагал все предусмотрел, расписал, кому что положено. Мне нравится второй вариант. Я хочу всё расписать, чтобы все знали: это – государству, это – детям, это – друзьям, а это – медицине…